Самый странный пикник
Это было более двух лет назад, на Камчатке.
Провёл в пятницу вечернее занятие (я работал инструктором йоги) и приехал домой, к жене и дочери. Они обрадовались, что я быстро вернулся, запрыгали, мы обнялись и тут же за нами заехали друзья. Мы отправлялись на пикник.
Жена в платке и пуховике, дочь, обёрнутая в два слоя термобелья, два моих огромных товарища (условно строитель и условно боксёр, люди непростых и богатых биографий).
На гигантском японском внедорожнике ( «Тойота» – это национальный камчатский автомобиль, бог японского автопрома для бездорожья ) добрались по тряской грунтовой дороге до Тихого океана.
Холод, ветер и солнце. Пустынное побережье – необъятное. Глаза не могут охватить эту панораму. Она уходит вдаль на сотни километров в прозрачном воздухе. Пляж абсолютно чёрный – из-за вулканического песка. Десятки километров чёрной полосы вдоль океана. Кроме нас – никого.
Океан вязкий и плотный, как толстое стекло. Схваченная лёгким морозом вода с кашицей льда была тяжёлая и неспешная. Валы нехотя били тяжёлой лапой в берег и отползали назад, оставляя тончайшую пену на чёрном песке, как женское бельё на бархатной витрине.
Зрелище фантастическое – такое рисуют художники в фильмах про хоббитов и космос, и навороченных компьютерных играх. Мы были к нему привычны и стояли, нахохлившись в капюшонах, как стая пингвинов или последние оставшиеся на планете существа.
Пляж усеивали редкие трупы птиц-топорков с яркими оранжевыми лапами и красными носами, погибших в прошлый шторм.
Чуть подальше, километрах в двух от нас, шныряли медведи, – они учуяли выброшенную на берег сельдевую акулу.
Единственным напоминанием о людях было слово «ЖОПА», терпеливо вытоптанное кем-то на песке в масштабе индейцев майя.
Все порозовели от холода. Товарищ боксёр отправился вдоль полосы прибоя на пробежку, оставляя на чёрном песке быстро затягивающиеся следы.
Мы стали молча готовить. Из багажника извлекли столы и стулья. Поставили мангал, засыпали уголь, разожгли огонь, приготовили мясо, нарезали сало, выложили три вида красной рыбы, икру и отдельный предмет роскоши – безумно дорогие помидоры.
Расселись как раз к возвращению боксёра с пробежки. Он пошёл плавать. Дочь тоже. Кожа боксёра красная, мускулатура похожа на глыбу. Выйдя из воды, со стекающей с красной кожи пеной, он стал похож на сивуча.
Сивучей я не люблю. Они отгрызают головы утонувшим дайверам, и их опознают только по костюму.
Долго смотрим на океан, закоченев от неподвижности и холода. Прямо перед нами всплывает подводная лодка.
Одно дело читать в новостях, как «Юрий Долгорукий» проходит испытания, и совсем другое - наблюдать атомное чудовище собственными глазами.
Ощущение сюра нарастало.
Боксёр, плавающий в океане при минусовой температуре, похожий на розово-красного сивуча, и громадная подлодка. Дали и Дейнека в одной картине.
На десерт подали большой жёлтый манго, крепкий кофе. Раскурили мощную терпкую кубинскую сигару и созерцали неспешно проходящую мимо подводную лодку.
Закутавшись в одеяла, сидя в креслах, мы большей частью молчали и разговаривали о погоде, просили передать соль или нож.
Всё было близко и далеко. Где-то рядом полыхали Сирия и Донбасс, конфликт между Кореей и США попахивал ядерной вонью.
Серая и мрачная подлодка шла быстро, хотя издали казалось, что она стоит на месте. Поравнявшись с нами, через каких-то двадцать минут атомный подводный крейсер превратился в крошечную точку и исчез. Смотреть больше было нечего.
Тревога и волнение усиливались. Пустыня навевала нехорошее настроение. Темнело.
Вернулись в город, не проронив по дороге ни слова. В городе застали обычную жизнь – дома писком встретил крошечный вечно голодный кот.
Странный был вечер, вместивший в себя тысячу лет. Он был роздыхом, серьёзным предостережением перед катастрофой.
Весной дочь улетела на материк и больше не возвращалась. Жена отправилась в Москву и её проводы были нашей последней встречей в качестве мужа и жены.
Я полетел за ней в Москву, чтобы обнаружить, что семейная жизнь давно разлетелась вдребезги на грязные осколки, подбирая которые я сильно изрезался.
Это был не пикник, а поминки по старому миру. Очень торжественные. Бог в милости своей приуготовляет нам дары, и тогда я ещё не понимал этого, а только чувствовал. Вот почему всё было большим, значительным и не случайным - и машина, на которой мы добирались, и небо, и океан, и подводная лодка, и мой товарищ боксёр, и моя молчаливая жена, отстранённость которой ещё можно было исправить.
Слово «ЖОПА», вытоптанное на чёрном песке, оказалось пророческим, как надпись на пиру Валтасара. С ощущением нахождения внутри этого полного слова я жил следующие два года.
Теперь, кажется, я начинаю выбираться.
© Александр Хачукаев